| Укол проволокой |  |  |  |
| Материалы для служений |
| 14.11.2010 00:00 |
|
Жизнь. Как по-разному звучат для каждого из нас подобные слова. У каждого – своя система ценностей, жизненных приоритетов, категорий. Для заключенных, людей, попавших под влияние чуждой большинству из нас идеологии, мир переворачивается с ног на голову. Хотя почему я говорю «большинству»? По статистике каждый четвертый российский мужчина в возрасте от 20 до 55 лет имеет судимость, либо находился под следствием. Каждый четвертый! А если у него есть семья, знакомые, родственники, соседи, в конце концов, то получается, что половина из нас в той или иной мере прикоснулись к тюремной субкультуре и ее идеологии.
«На 100% оправдательных приговоров в моей практике еще не было», - поведал мне знакомый адвокат, когда я спросила его об этих 25%, - «ты же знаешь: от сумы и тюрьмы русские не зарекаются». «Поварившись во всей этой кухне, я понял, как же легко можно попасть в тюрьму», - продолжал адвокат. Мне стало жутко страшно. А почему? Что такого ужасного таит в себе наша система (исправительных все же) учреждений? Посмотрела фотографии, которые привез Сергей Мажурин, ревностный тюремный служитель, из поездки по близлежащим исправительным колониям. Правда, там не везде можно снимать, но то, что я увидела, внешне было не так уж уныло. Комната отдыха: огромный плазменный телевизор, мягкая мебель, светлые обои, ковролин. «Неплохо», - заметила я. «Вот в том-то и ужас», - ответил Сергей, - «тюрьма страшна своей идеей, вернее тем, как легко эта идея может завладеть твоим разумом, а затем – и сердцем». Обратимся к классике. «Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его гордость сильно была уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости. О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! Он бы снес тогда все, даже стыд и позор. Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться», - пытался раскрыть Ф.М.Достоевский в «Преступлении и наказании» процессы, происходящие внутри осужденного.
Человек в заключении по-другому начинает воспринимать то, что его окружает. Мир в его сознании переворачивается. Вернее, перевернуться этот мир мог еще задолго до совершенного преступления. «Плохое» стало «хорошим», а «хорошее» - «плохим». Пошел на работу – это непочетно, некруто. А вот, смог «откосить» – молодец. Заработал тяжелым трудом деньги – «Подумаешь!». Украл и продал – совсем другое дело. Чаще всего, заключенный считает себя жертвой несправедливости этого мира. Ему трудно взять ответственность за совершенное им же самим преступление. Жалея и оправдывая себя, он перестает видеть свои собственные проблемы, зато очень четко видит их во всем, что его окружает. Он не видит, как можно жить по-другому, противопоставляя себя удачному и успешному обществу, которое вынудило его совершать преступления. Он обвиняет закон и власти, все более укореняясь в преступной идеологии. Помните, в «Преступлении и наказании» мысли Раскольникова: «Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Тварь ли я дрожащая или право имею»?
Человек с преступной идеологией теряет чувство собственного достоинства. Весь его вызывающий вид – подавление собственной совести, попытка представить себя «правильным». Заключенному важно добиться уважения хотя бы со стороны таких же, как он. Но, все равно, он обречен на глубокое одиночество и никому не может полностью довериться. Какими эти люди выходят в «мир» после освобождения?
Вот одна история из жизни. В. – без ноги. В тюрьме отсидел 13 лет. Все 13 лет думал о том, как не работать, как получить государственную пенсию. После освобождения В. попал в реабилитационный центр, где ему пытались привить дисциплинарные навыки, а помимо моральной поддержки - вдохновить радостью собственного честного труда. «Да они все раба во мне видят» - вскипел В., - «я инвалид, мне пенсия положена». В итоге покинул В. реабилитационный центр. И тут началось. Пошел паспорт оформлять – нужны деньги, прописку – опять они, за фотографию на паспорт – и ту плати. «Почему я должен платить?» - спрашивает выпавший на 13 лет из жизни человек. «А почему мы должны вам что-то делать бесплатно?» - недоумевали его оппоненты. С пенсией там тоже что-то не сложилось. По-моему, он ни одного дня в своей жизни официально не проработал. Вот и получается: работать человек не хочет, накоплений у него нет, пенсию выбить не смог. Пишет письмо ученикам: «Что мне теперь, в тюрьму возвращаться? Мне там хоть каравай (трехразовое питание) дадут»…
«Они не видят в нас «хороших», - говорят социальные работники одного из реабилитационных центров, - «смотрят на нас как на дойных коров, пытаются манипулировать, чтобы получить деньги». Но тут и деньги не помогут. Что же все-таки можно сделать для этих людей?
«Опасен человек, не говорящий правду. Он – словно дубина, меч или острая стрела» - провозглашает Библия (Книга Притч 25:18). У нас не принято говорить на тюремную тему. Это – своеобразное табу, что-то неприличное. Если ты знаешь о том, что человек некогда был осужден, ты, скорее всего, будешь избегать в разговоре с ним всего, что может как-то затронуть эту тему. Мы не говорим друг другу правды: «Сам разберется. Это не мое дело. Это его жизнь» и пр. и пр. А ведь человеку надо объяснить, что он живет и мыслит неправильно. Заключенного надо призывать к раскаянью. Ему надо показать, что такое авторитет, власть, сила, закон, добро и зло. Говорят, что если заключенный начинает глубоко задумываться над тем, что с ним произошло, почему он здесь, не на свободе, он может раскаяться и измениться. А иначе: отсидит и пойдет дальше жить по старым преступным принципам.
Беда в том, что сейчас в исправительных учреждениях практически не ведется никакой идеологической работы. Раньше мы все вместе строили светлое будущее, стремились к коммунизму, всеобщему равенству и справедливости. Именно эти идеи продвигали тюремные служащие, ответственные за идеологию своих подопечных. Они хоть как-то могли обосновать призывы к честной жизни и добросовестному труду, дать перспективы и мотивировать на изменения. А что сейчас мир может дать заключенным в духовном плане? Куда устремлены сегодня идеалы большинства людей? Деньги. А что скажут заключенные на призыв идти и заработать много денег? «Да зачем их зарабатывать? Я могу их итак взять». Поэтому в тюрьмах фактически прекращена какая-либо воспитательная идеологическая работа.
Возможно, волонтерство в сфере тюремного служения может стать одним из способов решения проблем, связанных с преодолением и предупреждением преступности. Работе христиан в тюрьмах под силу сделать сегодняшние фабрики преступности исправительными учреждениями. Вовлечение волонтеров в эту социальную стихию способно как-то сгладить конфронтацию между обществом и заключенными. Нам просто необходимо попытаться воздействовать на источник преступной идеологии, а соответственно, уменьшить влияние тюремной субкультуры на общество, в котором мы живем. Особое внимание стоит уделить реабилитационным центрам, так называемым центрам социальной адаптации. Таковых в России около 200. Ежегодно они в силах позаботиться о 20 тысячах освобожденных. А на свободу у нас в стране из тюрем выходит свыше 300 тысяч ежегодно. Вот только кто способен взять на себя ответственность за этих непростых нуждающихся, не осознающих своей истинной потребности?
Автор статьи: Синяткина Ирина Источник: Московская Церковь Христа
Послесловие: статья была отмечена редактором газеты «Вечерняя Москва», который заинтересовался темой и возможностью публикации репортажей из московских тюрем. |
Комментариев нет:
Отправить комментарий